- Гражданин Твердынин Антон Иванович? - деловито спросил следователь.
- Да, - осторожно ответил инженер, всё ещё ожидая удара.
- Как вас можно величать? Граф Твердынин? Или, может, князь? Фамилия у вас контрреволюционная, дворянская. Вот у меня, например, простая, пролетарская - Редькин.
Твердынин промолчал.
- Как же ты докатился до такой жизни, Твердынин? - мягко спросил Редькин. - Соседи утверждают, что песни ты поёшь без энтузиазма, по вечерам в окошко мечтаешь, окурки в раковине гасишь. А тут ещё и про товарища Сталина сказал, что он плохой... Нехорошо!
Инженер упорно молчал.
- Зря отмалчиваешься, Твердынин! - задушевно сказал следователь. - Вместо того чтобы молчать как пень, рассказал бы о своих руководителях.
- Каких руководителях? - пискнул инженер.
- Тех самых!! - вдруг истерично заорал Редькин, хватаясь за кобуру. - Которые втянули тебя в антисоветскую террористическую организацию!! Которые подучили тебя плохо петь, смотреть в окно и ругать товарища Сталина!!
Следователь, оставив в покое кобуру, наклонился к Твердынину и взял его за грудки:
- Давай, интеллигентик, колись! Как называется ваша организация? Кто руководитель? Где ваша штаб-квартира? Из какой страны получаете инструкции и валюту?
- Гражданин начальник... - жалобно начал инженер, вспомнив по сериалам, как нужно обращаться в таких случаях к должностному лицу.
Но Редькин не дал договорить. У следователя вдруг остекленели глаза, и на лице проступила неожиданно белозубая буржуазная улыбка. Он какой-то несолидной рысцой подбежал к столу и открыл верхний ящик.
- Когда я устаю от бесконечных ночных допросов, - сообщил Редькин жизнерадостно, глядя в пустоту и вслепую роясь в ящике, - когда еле волочу ноги после казней, когда у меня кружится голова от воплей пытаемых...
Следователь сделал эффектную паузу и неожиданно выбросил вперёд руку с аляпистой банкой растворимого кофе, выглядевшей в ладони чекиста абсолютно нелепо, как кадило в руках Троцкого.
- ...Я завариваю кружку "Арабеллы"! - Улыбка на простоватом лице следователя сияла так, что затмевала свет настольной лампы. - Потому что кофе "Арабелла" приготовлен из отборных кофейных зёрен с плантаций солнечной Бразилии! "Арабелла" - верный соратник в борьбе с классовым врагом!
Твердынин обалдело уставился на Редькина. Потом он понял, в чём дело, и мысленно расхохотался, забыв на секунду о своих страхах. Проклятая реклама пробралась даже в мемориум, нигде спасения нет от двигателя торговли! Интересно бы посмотреть на создателя такого дебильного продакт-плейсмента! Хотя этот случай рядовой. Особо ушлые рекламщики, бывает, вербуют в промоутеры даже весомых исторических личностей. Антон Иванович видел по телевизору как Пётр Первый рекламировал баварское пиво, а Малюта Скуратов - синтетические мётла.
С Редькина тем временем спало рекламное помутнение, и он, придя в себя, снова заорал:
- С такими, как ты, Твердынин, советская власть не церемонится!! Мы таких гнид пачками из пулемёта расстреливаем!! Да я за советскую власть тебя лично придушу!!
Следователь бросился к инженеру. Антон Иванович зажмурился. Редькин попытался схватить Твердынина за горло, но ему помешала банка кофе, всё ещё зажатая в руке. Следователь обалдело посмотрел на банку, успокоился, вернулся к столу и затолкал кофе в верхний ящик.
Неизвестно, долго ли ещё глумился над бедным инженером Редькин, но в кабинет вдруг вошёл голубоглазый светловолосый мужчина, одетый в серый френч.
- Товарищ Игнатьев! - раболепно прошептал следователь, вытягиваясь в строевой стойке.
- Выйди в коридор, Редькин! - приказал Игнатьев. - Я сам потолкую с арестованным. Ну, живее!
Следователь послушно выбежал из кабинета. Светловолосый выглянул в коридор и затем плотно прикрыл дверь.
- Ты русский, Твердынин? - спросил он без предисловий.
- Русский... - промямлил инженер, устав от быстрой смены событий.
- Поверю, хотя ты не очень-то похож. Ну, что ж, я тоже русский. А русские люди должны помогать друг другу, верно? Чтобы нас не раздавили всякие узкоглазые и чернозадые твари.
Это было почище рекламы "Арабеллы"! Если бы Твердынин услышал это от современного реального следователя, он бы не удивился. Но такие заявления в тридцать седьмом звучали странно. Несклада, что ли?
- Под расстрел ты не пойдёшь, я похлопочу, - продолжил Игнатьев. - Но лет десять оттрубить придётся, не обессудь. Не надо, не благодари.
- Что я должен делать? - прошептал Антон Иванович.
Инженер боялся сказать лишнего. Кто его знает, может, это в НКВД такой метод допроса. Согласишься сотрудничать, а на тебя ещё и национализм повесят.
Игнатьев, казалось, прочёл мысли инженера:
- Не бойся, это не "злой следователь - добрый следователь". Я в самом деле помогаю русским. А то что-то распоясались чёрные твари на Руси-матушке. Дышать невозможно.
А не совр ли этот волевой товарищ Игнатьев? От такой мысли инженер беспокойно заёрзал на неудобном стуле. Больно уж по-современному он изъясняется. Жаль, по путёвке не положено иметь совромера. Навёл бы Твердынин этот меморный приборчик на Игнатьева и мигом бы узнал, совр тот или прошляк.
- Делать тебе ничего не надо, - сообщил светловолосый. - Мотай срок спокойно. Но...
Игнатьев наклонился к арестованному. На того пахнуло запахом дорогого одеколона.
- ...если расскажешь кому про нашу беседу, пеняй на себя! Слава Руси! Перун с нами!
И вполголоса пробормотал: "Ну и работёнка на Основной Линии! То ли дело за альтерной присматривать! Да и справка у меня..."